Многие творческие люди нашего города хорошо знают и уважают Рахиль Шимоновну Кузину. Дело в том, что уже 20 лет она работает завхозом в Выборгской детской школе искусств, и на ее глазах выросло не одно поколение юных талантов. Детство самой Рахиль Шимоновны было не столь радостным. Ребенком ей довелось пережить ужасы блокадного Ленинграда. О тех страшных событиях она рассказала корреспонденту нашей газеты.
У моей бабушки было 4 сына и 3 дочки. В нашей семье чтили идеалы революции – все дети были комсомольцы, а сама бабушка много времени посвящала общественной работе. Старшим был мой отец, он работал в народном образовании, второй брат, помню, ездил на Украину организовывать коллективизацию, а одна из дочерей была вторым секретарем райкома комсомола Выборгского района Ленинграда.
В 1941 году мне исполнилось 7 лет. Война началась в воскресенье. Мы с папой были в тот день в Александринке на спектакле «В степях Украины». В фойе театра мы и узнали эту трагическую новость. Папа помрачнел, купил мне пирожное и сказал: «Не знаю, скоро ли мы с тобой будем опять в театре». Буквально, в первые дни войны двое его братьев сразу ушли на фронт.
Они прошли всю войну и, к счастью, остались живы. Третий еще учился в школе. Его демобилизовали в 1942-м, он служил в морской пехоте и погиб под Нарвой. Отец ушел в армию только в августе. Дело в том, что он работал в народном образовании и занимался эвакуацией детей.
В связи с войной, в Ленинграде вышло распоряжение отправить из города все детские сады и лагеря. Мама меня не пускала, но так как отец сам был в числе организаторов эвакуации, то он сказал: «Как же так? Чужих детей отправляю, а своего нет?». Поэтому меня вместе с детским садом эвакуировали куда-то под Москву. А когда немцы стали продвигаться вглубь страны, все родители в панике бросились на Московский вокзал.
Мама говорила, что там творилось что-то невообразимое. Сама она ехать не могла из-за моего грудного братика. Он родился 22 апреля 1941 года, в день рождения Ленина. Рождение этого ребенка было очень почетно для всей нашей семьи. Маме удалось договориться со знакомой родительницей из садика, она тоже ехала за дочкой. Женщина нас забрала, и я помню, мы сидели на станции в ожидании поезда, а рядом было большое поле. На нем качались очень красивые розовые цветы иван-чая. Мне так захотелось привезти маме букет! Мы с этой девочкой пошли за цветами, а в это время пришел наш эшелон, дали товарный состав. Мама девочки побежала за нами через поле, ругала, но на поезд мы все равно опоздали. Дождались следующего, нам повезло, дали пассажирский, и мы сели туда с цветами.
Через некоторое время в пути состав остановился, и в поезд стали заходить окровавленные люди, кого-то из раненых вносили. Оказалось, что предыдущий эшелон полностью разбомбили. Так что теперь я имею возможность рассказывать внукам и правнукам, как цветы иван-чая спасли мне жизнь.
Когда началась война, бабушка всех детей, невесток и внуков собрала жить к себе. И вот такая семья, человек 15, поселилась у нее на Лесном проспекте в двухкомнатной квартире.
Младшая дочь бабушки Леля училась в 7-м классе. Но она уже ездила рыть окопы под Петергоф, рассказывала, как их бомбили, привозила листовки. Помню, там было написано: «Ленинградские дамочки! Не ройте ямочки – придут наши таночки, зароют ваши ямочки».
1 сентября я пошла в 1-й класс. Занятия проходили в бомбоубежище домоуправления. Но наша школа просуществовала недолго потому, что вскоре началась блокада.
Еще летом в Ленинграде стали формироваться подразделения народного ополчения. Было такое ополчение и на Выборгской стороне. Туда попали работники культуры и образования. Мой отец уже имел военный опыт, он прошел финскую войну, поэтому был назначен командиром взвода. Последний раз папа приехал навестить нас на коне. Помню, обнял меня, поцеловал маму и оставил нам солдатских сухарей.
Бабушка их потом размачивала, и делала что-то вроде супа. Помню, бабушка на меня очень сердилась за то, что я долго ела. Я сначала съедала жидкость, а потом гущу. Получалось, как будто у меня было первое и второе. Еще мы получили письмо от отца, жаль, что оно не сохранилось. Он наказывал маме беречь детей, а еще там было написано: «Немцам не видать нашего Ленинграда, как своих ушей». Папу убили 25 октября 1941 года на Пулковских высотах.
Я помню, как мы получили похоронку. Бабушка закричала, а потом упала, в тот день она слегла и больше уже не вставала.
Конечно, в войну я была совсем маленькой, но дни блокады навсегда врезались в мою память. Мы жили на первом этаже, и когда начиналась бомбежка, соседи сверху спускались к нам. Все пережидали налет в прихожей. А нас, детей, дедушка запихивал в туалет, считалось, что там меньше вероятность попадания осколков. Я помню, у меня на коленях сидела трехлетняя сестра, а у нее на коленях сидел мой маленький братик.
Семья хотела эвакуироваться, и две моих тетки сумели уехать, но моя мама попала в больницу с младшим братом, и мы остались, и уже не смогли выехать.
Все жили в одной комнате, потому что отопления не было, у нас стояла печка буржуйка. Как-то раз я была с дедушкой в свободной комнате, он пилил стулья на растопку. И как только мы вышли, раздался страшный грохот. Оказалось, в комнату влетел осколок, срикошетил от одной стены и застрял в другой. Уже после войны мои родственники долго хранили эту дыру в стене и не замазывали при ремонте.
Воды и света в доме тоже не было. Мама с тетей Лелей ездили за водой с санками на Неву. Даже для здорового человека это большое расстояние, а что уж говорить о двух ослабевших женщинах. А один раз тетя Леля нашла в магазине продуктовые карточки. Понятно, что потерять карточки в войну – смерть. Леля повесила объявление в магазине, на карточках была написана фамилия владельца, и потом за карточками пришли.
Самым страшным для многих ленинградцев было начало марта 1942 года. Несколько дней в город совсем не поступало продовольствие. Я не уверена, но, кажется, из-за того, что лед на Ладоге начал таять, машины уже идти не могли, а кораблям было еще не пройти. За несколько дней на моих глазах умер грудной двоюродный братик и дедушка. Помню, бабушка сидит рядом с телом мужа и говорит: «Ничего, скоро и я за тобой». Бабушка умерла через два дня. Их долго не хоронили потому, что некому было.
Весной стало немного легче – бомбили уже меньше, в основном обстреливали. Мы к тому времени с мамой переехали в район улицы Декабристов. Там мама встретила какую-то знакомую начальницу из гороно, она сказала: «Берите дочь и идите работать в детский дом ночной нянечкой». Мне кажется, что я выжила потому, что в блокадном Ленинграде пытались по мере возможности заботиться о детях, и хоть как-то, но нас кормили. В детском доме нам давали бактериофаг – лекарство от кровавого поноса. Помню, что даже купали детей. Нянечки топили снег, грели воду и нас мыли.
В мае начали работать школы, и мы ходили учиться на канал Грибоедова. В школу мы ходили не с учебниками, а с противогазами. Помню, директор детдома нас выстраивал и проводил инструктаж, как вести себя в случае бомбежки. Еще мы собирали травку, из нее нам делали котлеты. Однажды в тихий час, я не спала, и вдруг раздался страшный грохот, мы вскочили и побежали в бомбоубежище. И кто-то кому-то наступил на шнурок. Мы все попадали, и нам стало так смешно. Мы все хохотали и хохотали. Что значит дети!
А еще мы, детдомовцы, ходили в госпиталь и выступали для раненых. Солдаты тоже нам старались что-нибудь сунуть, конфетку или сухарик.
В мае мой младший брат попал в больницу с дистрофией. Как раз опять начали эвакуировать уже на кораблях, но мы с мамой не могли уехать из-за брата. Уже стали вывозить детей из нашего детдома. И когда пришло время готовить последнюю партию, маме сказали: «Решайся». К тому времени от истощения я уже не могла ходить – отнялись ноги. Мама решила ехать, и буквально за два дня до отъезда братик умер. Мы уезжали на небольших пароходиках. Помню, меня на руках нес матрос, потом караван бомбили. Нас привезли на железнодорожную станцию, и там стояли целые эшелоны с продуктами, они ждали отправки в Ленинград.
Первое что нам дали – это сгущенку, я до сих пор ее люблю. Воспитатели предупредили, есть по чуть-чуть и строго следили, чтобы мы не переедали. Бывало, что истощенные люди умирали от непривычно большого количества пищи.
В эвакуации мы жили сначала в Ивановской, а потом во Владимирской областях. Местное население нас встретило очень хорошо. Помню, женщины нас подкармливали, пекли нам оладьи.
Уже в мирные годы в Ленинграде было организовано общество воспитанников детских домов – «Седые дети». Однажды я ездила на встречу, но свой детский дом не нашла, лишь случайно встретила одну из воспитанниц. Мы обе вспоминали, как в нашем детском доме был мальчик – венгерский цыган Фриц Штефен (потом он сменил имя). В эвакуации он ездил по деревням, пел, плясал, а потом привозил нам целые телеги с овощами! Конечно, такую щедрость крестьяне в те голодные годы проявляли не из любви к цыганской песне, все знали, что Фриц отвезет продукты в детдом.
Хорошо помню День Победы. Мы жили в селе на квартире, радио у нас не было. Дочка хозяев училась в городе, в 10-м классе, домой она приходила только на выходные. В тот день она бежала домой все 10 километров от города, чтобы быстрее сообщить радостную весть о победе. Я, конечно, сразу собралась бежать в детдом, а мама не пускала: «Не смей, всех детей разбудишь». Да, разве меня можно было удержать? Помню, дети обрадовались, кричали, бросались подушками.
Столько лет прошло с тех пор, у меня уже родились правнуки. По возможности езжу на Богословское, там похоронены дедушка и бабушка, тетя, дяди… До войны семья большая была.
Несколько лет назад нам поменяли удостоверения блокадников и приравняли к ветеранам войны. Но, мы же не настоящие ветераны, мы не воевали. И памятные медали, которые нам дают по большому счету заслужили не мы, а наши родители.
Что мы сделали? Это наши родные и просто знакомые заботились и спасали нас, зачастую жертвуя своими жизнями. Мы же просто свидетели тех ужасных и трагических событий. Поэтому, я считаю, наш долг рассказывать детям о войне, чтобы они научились ценить эту жизнь, и понимали, насколько мы хорошо живем сейчас. И пусть никогда-никогда не наступит больше война.
Беседовала Ирина Андреева
Комментариев нет