Ни малейшего подтверждения измены светлейшего князя Меншикова в пользу Швеции найти не удалось
Не зря говорят: чем выше поднялся, тем больнее падать. Как отмечал историк Николай Костомаров, из всех современников Петра Великого, окружавших его, не было никого ближе к государю, чем светлейший князь Александр Данилович Меншиков. Тем катастрофичнее было его стремительное падение с самых вершин власти. Недруги настойчиво пытались обвинить его в государственной измене, пытались даже выставить его едва ли не тайным «шведским агентом». Но все было тщетно: кроме того, что Меншиков запускал руку в государственную казну, в чем-либо ином обвинить его было сложно…
СЛЕДОВАЛ ТРАДИЦИИ «КОРМЛЕНИЯ»
Нынче есть самый непосредственный повод вспомнить этого, без преувеличения, великого государственного деятели России: 16 ноября нынешнего года со дня его рождения исполнилось 350 лет. К тому же к приневскому краю он имел самое непосредственное отношение: был первым губернатором Ингерманландии.
18 октября 1702 года, вскоре после взятия шведской крепости Нотебург – русского Орешка, который Петр затем переименовал в Шлиссельбург, царь назначил Меншикова губернатором. Парадокс в том, что в то время в России еще не существовало губерний – они появились гораздо позже, в результате территориально-административной реформы 1707-1709 годов.
«В шведских архивах мне удалось познакомиться с письмами Меншикова 1703 года, адресованными им шведским комендантам ингерманландских крепостей, – отмечает историк Екатерина Андреева, старший научный сотрудник отдела «Дворец Меншикова» Государственного Эрмитажа, одна из ведущих исследователей личности светлейшего князя. – Александр Данилович официально подписывался в них как «Губернатор над крепостью Шлюссел-Бурха и иных» или «Шлюссельбургский губернатор». Вскоре губерния стала называться на шведский манер Ингерманландской. Название было непривычным, и в ранних документах встречается написание «Ынгерманландская» и даже «Германландская». Только в 1710 году она была переименована в Санкт-Петербургскую».
Термин «губерния» в то время тоже был в диковинку, поэтому в официальных документах это новое территориально-административное образование именовали «губернемент» или «провинция».
«Шла Северная война, и отвоеванные у шведской короны ингерманландские города-крепости сразу же поступали в ведение Меншикова, – поясняет Екатерина Андреева. – Интересно, что по царским указам во вверенную ему губернию был включены территории, расположенные достаточно далеко от приневских земель. Причина ясна: здесь, на северо-западе, территория была разоренная, опустошенная и малонаселенная. Соответственно, нужны были экономически развитые районы, где можно было брать ресурсы, в том числе и людские»…
Что же касается якобы казнокрадства Меншикова, то, как отмечает Екатерина Андреева, на самом деле Александр Данилович, запуская руку в государственную казну, следовал давней русской традиции «кормления». Историк Сергей Михайлович Соловьев в конце XIX века отмечал, что «русский человек в продолжение многих веков привык смотреть на службу как на средство кормления, и века должны были пройти прежде, чем он мог отстать от этой привычки». Так и Меншиков кормился от казны.
Отвергая обвинения в казнокрадстве, Меншиков писал царю: «Все свое считаю вашим». «Нередко, если надо было что-то срочно сделать в Петербурге, Меншиков выполнял это за свой счет. То есть, упрекая его в казнокрадстве, мы зачастую забываем, что Меншиков вкладывал в строительство новой столицы достаточно много собственных средств и делал это легко», – отмечает Екатерина Андреева.
ДОБРЫЙ ЦАРЬ И ЗЛОЙ СОВЕТНИК
Пока был жив государь Петр Алексеевич, Меншиков, несмотря ни на что, был фигурой практически неприкасаемой. Петр доверял Меншикову практически как себе самому. Они оба были нужны друг другу: как отмечают историки, Петр I использовал Меншикова как своего рода громоотвод. Ответственность за любое непопулярное решение можно было свалить на Меншикова. Мол, царь – добрый и справедливый, а его советник – злой и несправедливый.
Датский посланник Георг Грунд, находившийся при русском дворе в 1705-1710 годах, отмечал: «Царю нравится придерживаться того правила, что он через этого фаворита приводит в исполнение все дела, которые согласуются более с его пользой, нежели с щедростью. Например, когда он… хочет… принизить и привести в покорность того или иного боярина, губернатора провинции, начальника приказа и тому подобное, то в таком случае сам царь не подает и виду, кажется весьма милостивым, а князь Меншиков делает все необходимые распоряжения».
«Чего же взамен Меншиков требовал и получал от царя? Власть и богатство. Неслучайно английский посол Чарльз Уитворт называл Меншикова «самой могущественной некоронованной особой в Европе», – отмечает Екатерина Андреева. – Французский консул по морским делам Анри де Лави в одном из донесений своему правительству подчеркивал, что Меншиков «обязан всем своим состоянием милости царя, который его любит, между тем как он служит предметом зависти и ненависти русского дворянства»».
При всем том Меншиков понимал шаткость своего положения. К тому же он не обладал аристократическим происхождением. Стремясь максимально закрепить свое положение, он не раз пытался породниться с царской фамилией, это была идея фикс, которая его не покидала. Но она же стала для него роковой…
Эпоха Петра Великого близилась к закату. В феврале 1722 года Петр I подписал «Устав» о престолонаследии, отменявший традиционную передачу престола прямым потомкам по мужской линии и дававший право монарху самому определять своего наследника. Но сам Петр Алексеевич такового не оставил. Поэтому после его смерти началась придворная борьба за власть, а в ее центре как раз и находился светлейший князь.
Благодаря усилиям Меншикова на трон взошла Екатерина Алексеевна. Вместе с тем, он прекрасно понимал, что это отложенная передача престола внуку Петра I и сыну царевича Алексея Петровича – малолетнему царевичу Петру Алексеевичу.
«Меншиков хотел упрочить не только свое положение, но и положение своих детей. И метил он высоко: в завещание Екатерины I был включен пункт об обязательстве наследника престола взять в жены одну из дочерей Меншикова, – отмечает Екатерина Андреева. – Удивительным образом «полудержавный властелин» не заметил складывающегося против него заговора Долгоруких, к которым примкнул Андрей Иванович Остерман. А ведь именно его Меншиков при Екатерине I сделал вице-канцлером, президентом Коммерц-коллегии и членом Верховного тайного совета. Результатом стало стремительное падение Меншикова».
«О ВИНАХ МЕНШИКОВА»
«…Меншиков пал; какие же были причины его падения?… – вопрошал историк Сергей Соловьев в «Истории России с древнейших времен». – До тех пор, пока существовали такие отношения между Петром (имеется в виду Петр II. – Ред.) и Меншиковым, пока все думали, что воля Меншикова и воля Петра одно и то же, до тех пор все преклонялись пред Меншиковым. Следовательно, вот где был источник власти светлейшего князя, источник власти всех людей, близких к самодержавному государю, всех фаворитов. Но фавор Меншикова был самого непрочного свойства… Борьба, разгоревшаяся до такой степени, что император говорил: «Я покажу, кто император: я или Меншиков», — не могла так кончиться; Петр не мог выносить присутствие Меншикова, им вдвоем было тесно…».
Его с семьей сослали вначале в Раненбург (с 1948 года город Чаплыгин Липецкой области). В ссылку «кортеж» Меншикова двигался через те места, над которыми он еще недавно властвовал: Ижора, Тосна, Любань, Великий Новгород, Валдай… Но, по-видимому, недругам Меншикова подобной его ссылки было мало. Бывшего сподвижника Петра надо было «законопатить» как можно глубже.
Задача состояла в том, чтобы доставить Верховному тайному совету необходимые доказательства для манифеста «О винах Меншикова»: надо было обнародовать обвинения, убеждавшие всех как внутри страны, так и за ее пределами в том, что в Раненбург отправлен государственный преступник, достойный самого сурового наказания.
В начале января 1728 года в Раненбурге появились гвардии капитана Петр Наумович Мельгунов и действительный статский советник Иван Никифорович Плещеев. Как отмечал историк Николай Павленко, Плещеев тоже был снабжен особой инструкцией. «Президент Доимочной канцелярии, человек, по отзывам современников, весьма свирепый, в дни могущества Меншикова постоянно отиравшийся в приемной его дворца, теперь, согласно инструкции, должен был выполнять роль следователя», – указывал Николай Павленко.
Во-первых, опальному вельможе предъявили множество финансовых претензий частные лица и государственные учреждения. Плещеев должен был потребовать от Меншикова ответа в расходовании казенных сумм. Во-вторых, требовалось найти доказательство сношений Меншикова со шведами.
Плещееву надлежало выяснить связи Меншикова с шведским сенатором Дибеном, которому он якобы дал гарантию, «что со стороны российской ничего опасаться не надлежит, понеже власть в войске содержится у него в руках и наипаче, что тогда здоровье ее величества государыни императрицы зело в слабом состоянии и чает он, что век ее долго продлиться не может».
Подобное обещание Меншиков будто бы дал не бескорыстно. Шведский посол в Петербурге барон Цедеркрейц будто бы выдал Меншикову взятку в пять тысяч червонных за информацию о внешнеполитических планах России по отношению к Швеции. Подозрение в измене покоилось на донесениях русского посланника в Стокгольме графа Головкина, сына канцлера. Сначала тот сообщил о доверительном разговоре с каким-то доброжелателем, который намекнул об изменнических действиях Меншикова, а затем во втором донесении поручился за достоверность этих сведений.
В Петербурге были допрошены три секретаря Меншикова. Однако ни один из них не подтвердил обвинения: никаких писем, «противных ее императорского величества и Российской империи, в чужеземные государства и особливо в Швецию ни к кому не писали». Не удалось обнаружить следов преступной переписки и в опечатанной канцелярии Меншикова. Остерман и Голицын признали убедительными показания взятых под стражу секретарей и распорядились освободить их.
«СМЕРТНОЙ КАЗНИ ДОСТОИН БЫЛ…»
Допросы Меншикова Плещеев вел в присутствии капитанов Мельгунова и Пырского. Александр Данилович категорически отрицал как получение взятки, так и действия, направленные против интересов России.
Как отмечал Николай Павленко, помимо официальных допросов, Плещеев вел с Меншиковым частные разговоры. Их подслушивали заранее спрятавшиеся за ширмой капитан Пырский и подпоручик Ресин. Во время одной из таких приватных бесед они уловили следующие слова Меншикова: «С шведской-де стороны и много разговоров бывало и говорено, чтобы им отдать Ригу и Ревель и из Выборха Шувалова и Порошина вывести и определить иноземца, и за то обещали ему, кн. Меншикову, отдать во владение Ревель и объявить князем в Ингрии, и он, кн. Меншиков, того по верности своей к его императорскому величеству и ко всему Российскому государству не учинил. Ингрия и так моя, к тому ж и Ревель», – рассудил князь.
И действительно: Меншиков и без шведских обещаний был губернатором Ингерманландии и герцогом Ижорским. «Инкриминировать Меншикову измену не было никаких оснований еще и потому, что сам Верховный тайный совет после его падения в отношениях с Швецией придерживался такой же осторожной политики, какую проводил князь», – отмечал историк Николай Павленко.
Одним словом, обвинение Меншикова в измене повисло в воздухе: улики на этот счет отсутствовали. Так что манифест «О винах Меншикова», который должен был выйти от имени императора Петра II, так и не увидел свет. Его обнаружили спустя два века среди архивных документов…
Тем не менее, ни о каком послаблении Меншикову и речи быть не могло: борьбу за власть он проиграл. Его отправили в ссылку подальше от центра страны, в далекий Березов – без следствий и суда. В указе о «преступлениях» Меншикова, опубликованном 27 марта 1728 года, сообщалось о степени его вины: «За многие и важнейшие к нам и государству нашему и народу показанные преступления смертной казни достоин был, однако же по нашему милосердию вместо смертной казни сослан в ссылку».
16 апреля 1728 года Меншиков с семьей и десятью слугами выехал из Раненбурга. Дорога была трагичная: по пути умерла жена Александра Даниловича. А 12 ноября 1729 года, уже в самом Березове, покинул сей мир и сам Меншиков. «Бывшего генералиссимуса и бывшего адмирала, – отмечал Николай Павленко, – без пушечной пальбы и торжественных церемоний похоронили у церкви, которую он срубил»…
Сергей ЕВГЕНЬЕВ. Специально для «Вестей»
Источник: vesty.spb.ru